Зелёная дверь

(Когда не можешь выбрать одну фотографию)

Эмили Зина - русалка в душе. Увидев океан впервые в жизни, она шагнула в прибой без страха и сомнения. Куличики из песка, ракушки и прочие мирные увеселения не заинтересовали мою дочь - только волны, только пена морская, только стихия.

Родители лорда Грегори построили домик на побережье и перебрались туда (вот она, пенсия здорового человека). Теперь у нас есть кого навестить на океанском берегу, и это как-то совсем книжно и неправдоподобно. К востоку от Кейптауна, к югу от Дурбана, к северу от Антарктики и к западу от Луны. Там, где злая Атлантика перемешалась с Индийским океаном, и тёплые, удивительно тёплые волны поднимаются так высоко, что не видно горизонта.

Последняя неделя каникул.

Чума в этом несчастном году подотпустила, зато война пришла ей на смену. Но исторический процесс - не единственный доступный нам дискурс, и я пришла сюда, чтобы расставить разметку на своей личной траектории.

Как и 2021-й, 2022-й почти целиком прошёл под знаменем Эмили Зины. Маленькие дети - локусы, зарождающиеся небесные тела, невозможно (и не нужно) противостоять силе их гравитации. Я долгое время противилась идее ребёнка как источника смысла, но по прошествии двух лет приходится признать: да, они в самом деле несут его в себе, и сколько бы ни было у тебя собственных единоличных смыслов, выпестованных, выкристаллизовавшихся, самых отборных - подставляй корзину, вот тебе ещё один, самый буквальный и неотвратимый. Мне кажется, без Эмили Зины этот год было бы гораздо сложнее пережить: не смотреть в бездну всё равно не получится, но хорошо (и спасительно), когда на руках у тебя сладко спит синеглазая бездна двух лет от роду.

У Эмили Зины в этом году появилась няня, которая приходила трижды в неделю, что стало моим прожиточным минимумом. Всё равно многие, многие вечера я проводила за работой - даже тогда, когда Грег взял отгулы на все пятницы с ноября по декабрь (добавить ещё один рабочий день в мою недельную копилку). Растить человека и одновременно вкалывать на работе на полную ставку - зашквар, который я никому не посоветую.

С другой стороны, я благодарна обстоятельствам и лорду Грегори лично, что у меня уже второй год подряд получается делать именно это. Парадокс? Да нет, просто смыслы, те самые, которые были до - и остались после. Неразменная любовь первокурсников, научная лаборатория, которой я теперь слегка руковожу, ясноглазые студенты мои, их отчаянные идеи, провалы, успехи, статьи, диссертации - я читала черновики весь год, у меня и сейчас лежит недовычитанная стопка. There is nothing else that I'd rather be doing. И - вишенкой на торте - конференция, которую мы организовали и провели вот только что в родной альма матери. Когда я согласилась на ведущую роль as a local organiser, на дворе стоял лохматый и добрый 2019-й, и у меня не было ни дочери, ни дюжины магистрантов, а от тревожных пандемических новостей мы лениво отмахивались: да ладно, до нас это колесо точно не доедет. Быстрая перемотка, мой универ в 2022 снова открывает двери, у меня работы выше головы... и я организую конференцию. Нет смысла объяснять, скажу только, что последние пару недель перед открытием я почти не могла спать: всё считала и планировала, планировала и считала. А потом это случилось, и всё сощёлкнулось, и шестерёнки завертелись, и любимый мой Бельгийский Брат тоже пришёл - потому что время всегда закольцовывается, потому что нам давно пора было увидеть друг друга, потому что помимо взаимной приязни у нас всегда будет любовь к искусственному разуму. Лучший момент конференции: крепко обнять Жульена и идти сквозь закатные золото и лазурь полупустого декабрьского кампуса с улыбкой торжества и любви, приклеевшейся к лицу так, что сводит скулы: от того, что мир бывает ослепительно красив, от того, что нам иногда удаётся попасть в его ноты.

В этом году вернулись научные странствия - ещё одна смысловая константа. Долгие часы над землёй, долгие ночи в аэропорту. Лабиринты Падуи, анфилады Венеции, восточные базары Туниса. И всюду - сказочные попутчики, волшебные помощники, никуда моему мифу не съехать со своего прочного монорельса. Пусть так будет всегда - до тех пор, пока не закончится этот мир или я в нём.

Да, и Эмили Зина, которая справила двухлетие и бодро лепечет на двух языках. В полтора года (июль) она наконец-то окончательно перешла с манны материнского молока на бренную пищу людскую (слава научным странствиям!). Теперь Грег - полноправный участник укладывания Эмили Зины на сон, и это бесценно (в 2021 я несла вахту бессменно). Эмили упрямая, как три тысячи чертей, и изумительная, как все ангелы, умещающиеся на кончике иглы. Я очень люблю её, и она это знает.

Этот год мог бы быть одним из самых счастливых. Пусть скорее закончится война.

Именно такие вести нам всем и необходимы сегодня: утешения и радости. Наткнулась в прошлом году на любимую колядку в исполнении Анни Ленокс и подумала: хорошо, но мне больше нравятся тихие колокольчики. А сегодня яростное Рождество кажется уместным, правильным, необходимым. Радость как бунт и противостояние смерти. Радость, которая рождается и прорастает сквозь тяжелый снег печали, как подснежник. Утешение - именно в этом.



God rest ye merry gentlemen
Let nothing you dismay
Remember Christ our Savior
Was born on Christmas Day
To save us all from Satan's power
When we were gone astray
Oh tidings of comfort and joy
Comfort and joy

С Рождеством Христовым!

Эмили Зине два года. Она поёт песни собственного сочинения и танцует с закрытыми глазами. Пересказывает книги наизусть, переписывает их концовки. Одушевляет камни, коллекционирует палки, приказывает вилке за ужином: "Play some music, fork, play some music!" Разговаривает на двух языках, чаще всего одновременно. Твёрдо знает, чего хочет (иногда - ничего, вообще, совсем, в принципе). Её синие глаза всё так же бездонны. Любит музыку, водопады, платья, гулять вприпрыжку и бегать кругами ("догоняй, мама, догоняй!"), забираться под одеяло между мной и лордом Грегори, есть град, ходить дома под зонтиком. Мне очень повезло: можно наблюдать, как эта девочка живёт свою человеческую жизнь с самого начала.



Кстати, о звёздах: иногда Эмили Зина выходит на улицу и "хватает" их. Подносит ладошки ко рту и делает вид, что ест. Бежит ко мне, сияя и протягивая руки: "Eat, mama, eat! Stars taste like sugar!"

Реакция Эмили Зины на цветение джакаранды: "Purple tree. Another purple tree. And another purple tree. Some purple trees!"
Кажется, мой ребёнок спокойно уяснил: бывают деревья зелёные, а бывают - сиреневые. Обычный факт бытия, примерно как то, что на завтрак бывает яичница.

Прошлогодние картинки (всего две, я пыталась ловить неподвластный цвет на плёнку, у меня снова ничего не вышло), но джакаранда неизменна:

Листаю свои записки с конференции: «Fractal encoding of the input data turns neural networks into Turing machines.» Что это, о чём – уже не вспомнить, а красиво звучит до сих пор. Зато я вряд ли забуду Хаву Зигельман, огненную повелительницу супер-Тьюринговых машин и других фрактальных излишеств. Миниатюрная немолодая женщина с огромной копной кудрявых, рыжих волос – вылитая Гермиона в старости (такая, какой должна была стать, а не та, что в деловом костюмчике в эпилоге). Острая, как бритва, она садится рядом во время доклада Пола Вербоса, и безжалостно препарирует каждый слайд мне на ухо. Уходит, не дождавшись конца – кажется, на полу за ней остаётся полыхающий след. А я люблю Вербоса, совсем уже старенького, всё ещё похожего на Бильбо Бэггинса, слегка выжившего из ума. Дешёвой фантастики (Параллельные миры! Спасение человечества!) в его докладах больше, чем науки, но, будем честны, из доклада Хавы я тоже ярче всего запомнила реанимированные лягушачьи шкурки, которые научились искать выход из лабиринта. Я падка на спецэффекты.

Мы с любимой К. снимаем на двоих квартирку в пешей доступности от конгресс-центра. Электрический чайник там не работает, зато есть три гейзерных кофеварки: микроскопическая, стандартная и стильно-чёрная. Я по очереди пробую их все. Угадайте с трёх кофеварок, в какой мы стране?

Конгресс-центр достроили за пару месяцев до начала конференции, и явно не успели хорошенько протестировать на людях. Говорят, планировал это здание какой-то именитый японский архитектор. Бетон и дерево, белый, слепящий глаза минимализм – и абсолютная невозможность найти нужную комнату, когда до доклада осталась минута. Кажется, не одно знакомство среди делегатов завязалось на почве попыток выяснить, куда идти. А может, это просто фирменная заколдованность академических пространств: наши реанимированные шкурки не знают другого смысла, кроме как путешествия по выдуманным лабиринтам.

Чудесный доклад К., где она щедро меня цитирует, вопросы, ответы, вопросы, ответы, можно сфотографировать ваш бейджик? Ждите письма, мы не всё ещё обсудили! Чудесное чувство вписанности в это, своей органичности, уместности. Мне приятно, что не случайный студенческий проект, а именно мой многострадальный диссер продолжает жить, здравствовать и находить своих читателей. Всё было не зря.

Интересная лекция о самообучении (self-supervision) нейросетей, в какой-то момент я поднимаю руку и спрашиваю – а с hebbian learning это уже скрещивали? Те же принципы, только внутренняя, а не внешняя кластеризация. Докладчики переглядываются, загадочно улыбаются, расплывчато отвечают. Потом мы оказываемся за одним столиком на кофе-брейке (боже, боже, боже, кофе-брейки в Италии – это идеальный эспрессо и крепкий капуччино, которые вам подаст ослепительно красивый официант в галстуке-бабочке). Один из них показывает на меня пальцем: «Это она задала тот каверзный вопрос!» Другие два смеются: говорят, после доклада им пришлось хорошенько погуглить. Долго болтаем обо всём на свете.

Охота за тирамису на конференционных обедах, разделённые хлеб и вино (да, к обеду подают просекко – в Италии мы или где?), обязательный вопрос: а вы что исследуете? Милый разработчик игр из Сан-Фран, мучающийся синдромом самозванца, задумчивый и въедливый препод из Румынии, умеющий понятно объяснять, IT-инженер Huawei из Германии: «…Но на самом деле я физик-теоретик.» - «И на самом деле не из Германии?» - «На самом деле - из Новосибирска.» Мы ещё пару дней, встречаясь в кулуарах, говорим друг с другом почти исключительно по-английски – контекст обязывает, и у меня банально не получается переключить язык – но в какой-то момент родная речь возвращается. В пятницу мы устроим русскоязычную эскападу на двоих, и обсудим марксизм-ленинизм, прохаживаясь по венецианским дворцам. Физики – моё дао.

Листаю программу: здесь должен быть Андрис Петрониус, я не видела его четыре года. Он немного постарел и выглядит устало, но так домашне, знакомо, уютно звучит его речь – рои частиц, простые алгоритмы. Кажется, к particle swarm optimisation я тоже испытываю родственные чувства. Обнимаем друг друга, разговариваем весь вечер. Грустное, смешное, снова грустное – и личное, конечно, очень личное, слишком личное.

Мы в Падуе. Здесь старинный университет и старинный ботанический сад, но ни того, ни другого я не увижу: температура за бортом конгресс-центра колеблется между 38С и 42С, так жарко не бывает даже в Африке, честное слово! Выбираюсь в город одна ближе к закату, брожу по каменным средневековым улицам, съедаю очень вкусное, но слишком большое мороженое – и не могу перестать думать, что... на конференции мне интереснее. Наверное, это просто очень хорошая конференция. Ну, или я – так себе интроверт. Зато по дороге «домой» трое подростков идут мне навстречу и поют на три голоса. Италия.

Проявила плёнку-2021 (да, у меня редко получается снимать больше одной плёнки в год, зато это обычно очень показательные 36 кадров), и на них нет практически ничего, кроме крошечной Эмили Зины, любимых друзей и деревьев. Ещё заметно, как в начале плёнки почти все фотографии - в расфокусе. Резкость приходит постепенно, кадр за кадром. Идеальная метафора того времени.

Надо всё же зарядить фотоаппарат и начать коллекционировать картинки для следующей капсулы. Это моя любимая магия из доступных.

Наука - лучший эскапизм, я давно заметила. Когда я решаю задачу, когда я читаю лекцию, когда я пишу статью - я не думаю о войне. Потому что это и есть то пространство чистых форм, где смысл просто есть, сам по себе, хоть ножом режь, а ты - его проводник, посредник, передатчик.

Сегодня утром я навестила национальный зоологический музей, впервые зайдя не по крупным ступеням главного входа со скелетом трицератопса одесную и кита ошуюю, а с заднего крыльца, по личному приглашению археозоолога, хрупкой Dr Annie, с сединой в волосах и огнём во взоре. Доктор Анни умеет определять историю жизни и смерти по обломкам старых костей, но таких, как она - десять человек на всю страну, а древних костей - в разы больше, поэтому доктору Анни требуется помощь моих студентов и алгоритмов.

Музей изнутри похож на лабиринт, а ещё - на павильон для съёмок приключенческого кино: Индиана Джонс, Парк Юрского Периода? Тяжёлые двери с медными ручками, обивка тёмного дерева, биологические иллюстрации на стенах, чуть пожелтевшие по краям, бесконечные шкафы - деревянные, конечно, с сотней выдвижных ящичков - и скелеты животных, изящно расставленные повсюду. Глаза мёртвых антилоп разглядывают меня со стен. В коридоре пахнет деревом, старыми книгами и потусторонним миром. На задворках музея - огромная стальная конструкция, незастеклённый павильон, похожий на громадную клетку, и мой коллега-инженер интересуется: это на случай, если у вас вылупится живой динозавр? Анни смеётся и рассказывает историю: в её кабинете, старом, обитом деревом, как и всё здесь, лет пятьдесят назад работал один пожилой профессор. Как-то раз профессор услышал шебуршание за деревянной панелью, и немедленно вызвал крысоловов. Крысоловы прибыли, панели сняли. И что же? Вместо крыс в застенках были обнаружены... маленькие крокодильчики. Потому что ещё один профессор, любитель экзотики, тайком держал в музее живых крокодилов, но за их отпрысками как-то не уследил.

Анни показывает нам обломок кости с парой ровных царапин: "Вот, сразу понятно, что этому животному вырезали язык." Нервно сглатываю: до такой точности моим алгоритмам вряд ли дотянуться. Но и начинающим археозоологам бывает непросто: так, студент может потратить целый день на опознавание одной-единственной кости. Анни прищуривается: может быть, нейронные сети помогут нам различать останки собак и шакалов? Мы ищем самых древних собак, но шакальи скелеты так похожи на собачьи!.. Мой коллега рассказывает, что у его отца на ферме, в пустыне Кару, жил ручной шакал. Говорим о том, как человек подчинял себе фауну, и Анни снова смеётся: зато вот флора - приручила нас! Ну правда: мы же всё своё существование перекроили на радость злакам.

Мы бродим по деревянным лабиринтам, открываем ящички, трогаем кости ("Вот здесь - целый жираф, а в этом шкафу - слон, правда, его череп пришлось распилить пополам, иначе не влезало. Ах, крупных животных совершенно негде хранить!..") Бородавочники и буйволы за последнюю сотню лет немного измельчали (впрочем, как и все мы). Обещаем податься на какой-нибудь международный грант и срочно найти студента, просим переслать нам базу данных с измерениями какой-то фаланги - "если это не займёт у вас больше получаса". Анни улыбается: "О, тридцать минут - ничто для археолога, поверьте. Вот тридцать дней я, возможно, и замечу, а за полчаса успеваешь разве что... моргнуть?"

Боже, я теперь сентиментально влюблена в археозоологию, и готова на любые уловки, чтобы снова вернуться сюда. Я тоже хочу, чтобы время мелькало мимо, словно деревья в окне поезда, а я бы только изредка поднимала голову, щурила глаза, и снова склонялась над работой.